А.В. Литвинов
Вспоминая об Ароне Исааковиче Белкине как об одной из наиболее ярких фигур современного отечественного психоаналитического сообщества, нельзя также не сказать о важной роли, сыгранной им в становлении и развитии в нашей стране психиатрической эндокринологии. Эта медицинская дисциплина возникла на стыке двух наук — психиатрии и эндокринологии, интегрировав их важнейшие достижения с целью более тонкого понимания природы психических заболеваний и выработки новых стратегий их терапии. Задачи психоэндокринологии — это изучение не только расстройств психики при эндокринных заболеваниях и гормональных сдвигов при психических нарушениях, но и роли гормонов в приспособительных реакциях нервной системы к возрастающим психическим нагрузкам, связи между запрограммированными формами поведенческих реакций и инкретами эндокринных желез, а также зависимости между характером гормональной экскреции и особенностями морфоконституции, типом эмоциональных реакций и др.
Впервые термин «эндокринологическая психиатрия» был введен в 1908 г. на конгрессе французских психиатров доктором Ленелем Лавастином для обозначения дисциплины, призванной изучать психические расстройства у эндокринных больных и эндокринные нарушения при психозах. Благодаря характерному для того времени бурному прогрессу естественнонаучных и медицинских знаний, в частности, в области эндокринологии, у психиатров появилась надежда на раскрытие причин душевных заболеваний посредством исследований инкретов желез внутренней секреции. Например, высказывались многочисленные гипотезы о развитии психического заболевания вследствие патологического функционирования эндокринных желез (в первую очередь гонад) у лиц с конституциональной неполноценностью центральной нервной системы.
Даже беглое знакомство с медицинской литературой начала ХХ века на эту тему позволяет прийти к выводу, что общая методологическая установка большинства исследователей была направлена скорее на поиск коррелятивных связей между отдельными клиническими проявлениями, нежели на выработку единой теории. Например, на выявление прямой связи между специфическими характерологическими особенностями человека и состоянием его эндокринной системы, спецификой психической травмы и клиникой эндокринного заболевания и т.п. Такой подход, преобладавший в психоэндокринологии всю первую половину ХХ века, несмотря на свою механистичность, позволил сделать ряд важных выводов, а именно, об участии лактогенного гормона в поддержании инстинкта материнства, о наличии корреляций между уровнем андрогенов и повышением сексуальности, тиреоидными гормонами и быстротой эмоциональных реакций и пр. Тем не менее, к концу 40-х — началу 50-х годов прошлого века подобная методология окончательно себя изжила. Надо отметить, что тогда же в лечении психических заболеваний произошел мощный прорыв: после открытия и исследования свойств хлорпромазина началось триумфальное шествие психофармакологии. На этом завершился первый этап в развитии психоэндокринологии — коррелятивный, как его назвали впоследствии.
Вот как много лет спустя охарактеризовал начало эры «классической» психофармакологии А.И.Белкин: «Психоэндокринологии была отведена сравнительно узкая область экспериментирования на животных. Все новые и новые психотропные средства победно открывали широкие горизонты в области терапии многих до этого неизлечимых страданий. Однако довольно скоро стали возникать сомнения по поводу столь большого увлечения этими препаратами. Побочные эффекты и кратковременность ремиссий заставили многих психиатров по-иному посмотреть на этот вид терапии. И, как это ни парадоксально, психофармакология, которая вначале затормозила попытки гормональной терапии психозов, в последующем дала толчок к многочисленным исследованиям... в этой области. В первую очередь... к синтезу новых гормонально активных средств, переносу ряда концепций психофармакологии в психоэндокринологию, а главное — применению методов психофармакологии для изучения психотропных свойств гормональных соединений. Иными словами, психофармакология стала активно сотрудничать с психоэндокринологией, придав последней более четкую клиническую ориентацию».
Таким образом, вместе с появлением и все более активным применением в психиатрической практике нейролептиков для психиатрической эндокринологии наступил новый, интегративный этап. В 1950-е г. была выдвинута гипотеза, получившая вскоре экспериментальное подтверждение: нет и не может быть психических расстройств, специфичных для определенной эндокринной патологии, так же как и этиопатогенез психического заболевания не может быть редуцирован до эндокринной дисфункции. Наиболее известными исследователями в области психоэндокринологии были тогда представители так называемой Бристольской психоэндокринологической школы М.Рейс и Р.Хемфель (Великобритания), выдвинувшие признанное впоследствии классическим положение, в соответствии с которым «каждый психически больной — индивидуальная эндокринная проблема». Швейцарский ученый М.Блейлер тогда же описал «эндокринный психосиндром» как преимущественный тип психических изменений при эндокринных нарушениях различной степени тяжести. Заслуги этого исследователя перед психоэндокринологией по масштабу вполне сопоставимы с вкладом его отца — профессора Э.Блейлера в клиническую психиатрию. М.Блейлер одним из первых отметил особое значение для клиники психических расстройств темпа нарастания эндокринной патологии и преморбидных особенностей личности. Он впервые указал на связь между нарушениями гормональной регуляции и различными по своей направленности расстройствами в сфере влечений, побуждений, импульсов, элементарных эмоций и пр.
К врачебной деятельности Арон Исаакович Белкин приступил незадолго до начала психофармакологической эры в психиатрии. В 1951 г. он окончил Горьковский мединститут, получив распределение в г. Иркутск — административный центр Восточной Сибири. Там он проработал до 1955 г. — вначале врачом областной психиатрической больницы, затем заведующим областным психоневрологическим диспансером, занимая в 1954-1955 г.г. пост главного психиатра Иркутской области.
В Иркутске А.И.Белкину посчастливилось стать учеником профессора И.С.Сумбаева[1]. Вот как писал об этом сам Арон Исаакович:
«Вспоминаю беседы с моим учителем — профессором Игорем Степановичем Сумбаевым, прекрасным специалистом в области психотерапии, замечательным ученым, клиницистом, знатоком психоанализа. От него в столице Восточной Сибири — Иркутске я услышал впервые правдивое слово об учении Фрейда. До этого в сознании жило лишь клише: „Фрейд — апологет буржуазной идеологии“».
А вот что пишет об «иркутском периоде» А.И.Белкина там же познакомившийся с ним один из друзей и единомышленников ученого В.В.Зеленский[2]:
"Он начинал трудиться в сибирском Иркутске: образ колючей проволоки, "верные Русланы«[3], деревянные тротуары и дремучая, беспросветная жизнь местного населения... Мы оба прежде всего прошли через эмпирическое усвоение сути тоталитаризма: я — более молодым человеком, впечатлительным школьником, а потом рабочим на Братской ГЭС, а он — начинающим врачом, позже — закаленным специалистом в Иркутске. Это был один из центров Сибири, место массового обитания лагерного сознания, кузница ГУЛАГа. Ф.Гельдерлин[4] говорил: «Где опасность, там ищи и спасения». Именно в Сибири, начиная еще с декабристов, было сосредоточение и духовной, и нравственной оппозиции (осознанной и бессознательной).
...Сибирь была и, я надеюсь, остается своего рода полигоном непримиримой битвы либерального сознания с тоталитаризом, нормы с патологией, души со своим логосом, молота с наковальней. Мы, «европейцы», еще плохо знаем Сибирь «духовную». Именно из Сибири Арон Исаакович и я вынесли аналитическое чутье (каждый свое собственное)«.
Там же, в Иркутске, А.И.Белкин обрел еще одного учителя — ассистента профессора И.С.Сумбаева Николая Владимировича Иванова, ставшего позднее известным советским психотерапевтом и сексопатологом, профессором, плодотворное сотрудничество с которым у Арона Исааковича продолжалось долгие годы. В 50-е годы в Иркутске Н.В.Иванов нелегально проводил психоаналитическое лечение больных неврозами и активно применял приемы коллективной психотерапии. «Этот человек, — вспоминал А.И.Белкин, — сыгравший в моей жизни такую же огромную роль, как и Сумбаев, обладал феноменальной интуицией, для него не существовало двух одинаковых больных. Подбирая группу, он с поразительной точностью умел спрогнозировать, как эти люди будут взаимодействовать и помогать ему своим влиянием друг на друга».
Приступив к работе в Иркутске, Арон Исаакович столкнулся с еще одной неожиданностью — большим количеством пациентов с нарушениями половой идентичности, о чем до этого он как медик слышал только на институтских лекциях. Это было время, когда в СССР люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией не только не могли рассчитывать на какую-то медико-психологическую помощь, но формально просто подлежали уголовному наказанию и чувствовали себя в обществе полными изгоями. Вот что рассказывает об этом А.И.Белкин на страницах написанной незадолго перед смертью книги «Третий пол. Судьбы пасынков природы»:
«...И каково же было мое изумление, когда по приезде в Иркутск я узнал, что „гомики“, как я их непочтительно называл про себя, составляют у моих руководителей — И.С.Сумбаева и Н.В.Иванова, внушительный процент в общей массе больных!
Абстрактным теоретизированием мои учителя не занимались. Наверняка у них сложились свои, выношенные представления о том, что считать болезнью, как определить границу между заболеванием и перверзией, — но все это теряло актуальность, когда они видели перед собой живого, реального человека, нуждающегося в помощи. Какая, в конце концов, разница, к какому классу явлений относится то, что причиняет этому человеку страдание, лишает покоя, выбрасывает из жизни? Все, чем только располагает врач, его познания, опыт, интуиция, его внутренняя энергия, — все устремляется к единственной цели: снять с души пациента этот невыносимый груз.
Иркутск в те годы был местом настоящего паломничества гомосексуалов. Медицинских центров, где соглашались не то что лечить, а хотя бы всерьез отнестись к их проблемам, в стране почти не было. Работа с каждым пациентом растягивалась порой на долгие годы. Чтобы поддерживать постоянный контакт с врачом, люди затевали переезды, меняли работу, жилье, с боем выбивали прописку — шли на все. О Сумбаеве и Иванове в этой среде ходили легенды...
...Среди моих пациентов гомосексуалистов не было, профессиональное общение с ними ограничивалось тем, что я иногда ассистировал Иванову во время групповых занятий, помогал собирать анамнез. Но учителя мои создали такую атмосферу, при которой постоянные пациенты невольно становились общими. Мы всех их знали, участвовали в импровизированных консилиумах. Все это было элементами школы, в которой от старших к младшим передавался весь комплекс и научных, и лечебных, и этических традиций».
Уже тогда А.И.Белкин начал заниматься проблемой взаимосвязей между нервно-психическими расстройствами и деятельностью желез внутренней секреции. Врачебная практика в Иркутске быстро убедила его в том, что есть большое число остро нуждающихся в психиатрической и психотерапевтической помощи людей, перед которыми официальная медицина только разводит руками — по сути дела, «ничьих больных», в решении проблем которых врач остается бессильным, если придерживается только какой-то одной парадигмы. Своего рода "экуменической«[5]областью медицины, призванной объединить достижения различных клинических дисциплин, каждая из которых имеет отношение к таким пациентам, но ни одна в отдельности не может помочь, виделась тогда А.И.Белкину молодая наука — психоэндокринология.
В России об этом, мало кому тогда известном научном направлении заговорили после выхода в свет монографии уже упомянутого М.Блейлера «Эндокринологическая психиатрия» (1954), реферат которой, подготовленный А.И.Белкиным, был опубликован в «Журнале невропатологии и психиатрии им. С.С.Корсакова» в 1957 г.
Эту публикацию можно считать важной вехой в жизни А.И.Белкина, показывающую его живой интерес и неординарный творческий подход к достижениям новой науки, а также желание развивать ее в нашей стране. Для того, чтобы продолжать более эффективно работать в этом направлении, молодому ученому была нужна более обширная теоретическая и клиническая база, чем это позволяли скромные реалии Иркутска. Несмотря на прекрасную школу профессора И.С.Сумбаева, в Сибири для «продвижения» психоэндокринологии во всероссийском и всесоюзном масштабе не хватало многого.
В 1955 г. А.И.Белкин поступает в аспирантуру при Московском государственном научно-исследовательском институте психиатрии, где его научным руководителем становится видный отечественный психиатр, профессор Самуил Григорьевич Жислин (1898-1968). После успешной защиты кандидатской диссертации «Особенности клиники шизофрении у больных с патологией щитовидной железы» А.И.Белкин был оставлен в Институте психиатрии, с которым начиная с этого времени будет неразрывно связана научная и творческая жизнь Арона Исааковича. Здесь он пройдет путь от младшего научного сотрудника до руководителя отделения психиатрической эндокринологии.
Продолжая изучать и систематизировать опыт зарубежных психоэндокринологов, а также искать возможности для адаптации и творческого развития их идей в СССР, А.И.Белкин в 1959 г. на страницах «Журнала невропатологии и психиатрии им. С.С.Корсакова» публикует обзор работ представителей Бристольской школы по эндокринологическим исследованиям в психиатрии.
В 1968 г. А.И.Белкиным была защищена докторская диссертация «Психические нарушения при заболеваниях щитовидной железы», а через несколько лет в издательстве «Медицина» вышла в свет его монография «Нервно-психические нарушения при заболеваниях щитовидной железы (клиника, патогенез, лечение)» (1973). В ней Арон Исаакович представил данные о характере возникновения, этапах развития и типах психических расстройств при тиреотоксикозе и гипотиреозе с учетом клинической формы соматического заболевания, преморбидных особенностей личности, возраста больных и характера проводимой терапии. На основе изучения динамики психических расстройств при заболевании щитовидной железы он показал, что в смене одного психопатологического синдрома другим заключена определенная закономерность, присущая конкретной эндокринной патологии.
Изучая эту проблему, А.И. Белкин особое внимание уделял соотношению соматического и психического в клинике тиреотоксикоза и гипотиреоза. Им было дано подробное описание патологии щитовидной железы у больных, страдающих маниакально-депрессивным психозом, шизофренией, церебральным атеросклерозом. Это позволило Арону Исааковичу сделать важные выводы, способствовавшие повышению эффективности терапии психических расстройств у таких больных.
На страницах монографии он отмечал, что «ожидание встретить специфические и всегда одинаковые психические изменения при введении гормонов исказило многие результаты, ибо порою находят именно то, что ищут и о чем спрашивают больного, тогда как „нетипичное“ ускользает из поля зрения исследователя». Обнаружилось, к примеру, что течение шизофрении на фоне тиреотоксикоза отличается относительно слабой выраженностью деструктивных тенденций процесса и преимущественно благоприятным исходом заболевания. В то же время было отмечено, что попытка активного лечения легких форм тиреотоксикоза у больных шизофренией обычно ведет к значительному ухудшению психического состояния больного. В частности — к выраженной эмоциональной дефицитарности и появлению грубых расстройств мышления.
На страницах этой монографии А.И.Белкин активно проводит мысль об особо важной роли психотерапии в комплексе лечебно-реабилитационных мероприятий с целью повышения их эффективности. Вот что он писал об этом:
«...При оценке действия вводимых больным с нервно-психическими расстройствами гормонов выявляется огромная зависимость терапевтического эффекта от ситуационных моментов и веры больного в лечение. Как показывает клинический опыт, эта вера играет подчас основную роль в гормональной терапии, хотя вопрос о потенцирующем влиянии психологической установки на гормональный эффект изучен весьма недостаточно... Психогенно-ситуационный фактор оказывает свое воздействие на начало заболевания, ухудшение и улучшение состояния больного. Влияние этого фактора становится особенно заметным благодаря психотерапии».
В эти годы А.И.Белкин начинает разрабатывать концепцию бинарности (оппозиционной раздвоенности) действия гормонов и занимается выявлением роли ситуационного фактора в их конечном эффекте. Это во многом способствовало рациональному внедрению гормонально активных препаратов в психиатрическую практику, созданию классификации психотропных свойств гормонов и разработке нефармакологических методов воздействия на нейроэндокринную регуляцию.
Арону Исааковичу тогда удалось доказать, что зависимость эффекта эндогенных и экзогенных гормонов от ситуации имеет важное значение для повышения действенности заместительной терапии. Он искал ответ на вопрос, почему один и тот же фактор (например, психическая травма) ведет в одних случаях к нервно-психическому заболеванию, а в других — к сердечно-сосудистым расстройствам, сахарному диабету, язвенной болезни желудка, тиреотоксикозу или иной соматической патологии.
Вот что писал об этом А.И.Белкин в одной из работ того времени: «Таким образом, говоря о психосоматическом действии гормонов (в первую очередь нейропептидов), считаем возможным особо подчеркнуть роль ситуационного фактора в реализации как клинического эффекта, так и гормональных показателей. Если все или почти все гормоны оказывают свой эффект на психику, а гормонов, включая рилизинг- и ингибирующие факторы, десятки, то почему в организме не возникает хаос этих влияний? Что организует, направляет, а главное — синхронизирует многочисленные эффекты гормонов в нужном направлении? Наши данные позволяют заключить, что таким фактором является психологическая установка субъекта в сочетании с активной деятельностью... Можно полагать, что гормоны, с точки зрения их психотропного эффекта, обладают по меньшей мере двумя типами активности: обеспечивают развитие определенных функциональных свойств психики в онтогенезе и способствуют адаптации индивидуума к ситуации, в которой он живет и действует».
Гормоны, считал Арон Исаакович, оказывают влияние на психическую деятельность как минимум двумя путями: воздействуя на онтогенетическое развитие центральной нервной системы в пренатальном, раннем постнатальном, а возможно, и пубертатном периодах, и временно изменяя функциональную активность соответствующих структур головного мозга у взрослых индивидуумов.
Динамику развития взглядов профессора А.И. Белкина и данные о результатах работы возглавляемого им научного коллектива наглядно демонстрируют регулярно издававшиеся в 70–80-е гг. Московским НИИ психиатрии Министерства здравоохранения РСФСР сборники научных трудов, посвященных вопросам психиатрической эндокринологии. Эти относительно небольшие по объему издания способствовали открытому обсуждению новых научно-экспериментальных данных с целью обоснования теоретических положений и формирования фундаментальных основ психоэндокринологии, а также разработке практических рекомендаций по ведению больных психоэндокринологического профиля. Так в сборнике «Актуальные вопросы психиатрической эндокринологии» (1978), в статье «Применение гормональных препаратов в психиатрической практике» (написанной в соавторстве с Э.А.Грейнер) было, в частности, написано: «...Говоря о гормональной терапии психических расстройств, следует отметить, что нередко они более полно восстанавливают оригинальный преморбид больного, чем нейролептические средства, порой нивелирующие некоторые качественные особенности индивида. Теоретически это означает, что гормонотерапия ближе к социотерапии, чем большинство психофармакологических средств. А отказ от гормонотерапии при некоторых психопатологических синдромах (инволюционная депрессия, инфантилизм и др.) может быть сравним с отказом от тиреоидных горомонов при микседеме, адиурекинина при несахарном диабете и т.д. ...Повседневный клинический опыт показывает, что эндокринные препараты могут быть эффективными не только при психических расстройствах, сопровождающихся гормональной патологией, но и у больных без явных нарушений в эндокринной сфере».
В сборнике трудов Московского НИИ психиатрии «Гормоны и мозг» (1979) рассматривались аспекты, которым в литературе того времени уделялось сравнительно мало внимания. В его первом разделе под названием «Клинический и социально-психологический аспекты эндокринной патологии» подчеркивалась необходимость выделения социального аспекта эндокринных расстройств, продиктованная в первую очередь тем, что многие из них отражаются на внешности больных (например, гипогонадизмом или тиреотоксикозом), порой заставляя их чувствовать себя отвергнутыми обществом. К социальной стороне эндокринной патологии А.И.Белкин относил и такие факты, как потребность больных сахарным диабетом в постоянных инъекциях инсулина, необходимость постоянно следить за диетой, связь осложнений при этом заболевании с характером труда и профессией, наличие при многих эндокринных заболеваниях импотенции, проблема смены пола при эндокринных дизонтогениях и транссексуализме и др.
На проблеме транссексуализма профессор А.И.Белкин сосредоточился, продолжая начатые еще в Иркутске исследования нарушений половой идентичности — темы, которую официальная советская наука, равно как и пресса, тогда предпочитали замалчивать. Арон Исаакович считал, что «смена пола у таких субъектов является высоко гуманным актом, помогающим личности не только избавиться от мучительной для нее ситуации, приводящей порой к суицидальным действиям, но и найти свое место в обществе». Он считал, что клинико-лабораторный анализ редчайших случаев, которые встречаются в клинической практике, должен помочь пролить свет на некоторые, казалось бы, не поддающиеся исследованию явления природы, а также — увидеть проблему, которая скрывалась под маской привычной обыденности.
Эта тема также нашла свое отражение в упомянутом выше сборнике «Гормоны и мозг». Он открывался статьей А.И.Белкина «Индивидуальность и социализация», в основу которой легли данные, полученные при клинико-психологическом исследовании группы лиц, сменивших пол. Это были 42 человека, «которым при рождении в силу аномалии в строении половых органов был установлен пол, противоположный тому, в котором они смогли бы адаптироваться». Арон Исаакович считал, что «судьбы таких пациентов — особенно ценный материал для понимания некоторых общих закономерностей процесса социализации личности, в том числе и процесса формирования полового самосознания». Анализируя имеющуюся к тому времени литературу, А.И.Белкин, в частности, писал о том, что «экспериментальные исследования, которые позволили бы проследить процесс становления полового самосознания и вскрыть малозаметные интимные стороны глубинного процесса, к сожалению, единичны».
В части работы «О клинико-психологическом обследовании субъектов, подвергшихся смене пола» был сделан аргументированный вывод о том, что «анализ личности на основе интерпретации задаваемых вопросов должен занять важнейшее место в решении психологических проблем, связанных со сферами потребностей, мотиваций и самосознания». Достаточно подробно описывались разнообразные, апробированные многолетней практикой автора новаторские подходы, показавшие особую эффективность по отношению к таким пациентам. Например, анализ интерпретации больными кинокадров, отражающих их поведение на различных этапах смены половой роли, определенных литературных произведений (одно из них — рассказ С.Цвейга «Страх»). В работе, оценивая методологию автора, мы находим большое количество психоаналитических терминов (чего стоит, например, название одного из разделов текста — «Идентификация и дистинкция»?). Но напрямую говорить тогда о психоанализе можно было исключительно критически — А.И.Белкину, как и многим, знакомым не понаслышке с учением З.Фрейда советским ученым (профессорам А.Р. Лурия и В.М. Мясищеву, например) в ту эпоху в силу идеологических ограничений оставалось пользоваться лишь своеобразным «эзоповым языком». И сейчас можно признать, что это было небезуспешным.
Причины, вызывающие необходимость перемены пола в целом ряде случаев, как считал Арон Исаакович, были связаны с нарушениями биологической базы личности, что затрудняло или делало невозможным овладение многими поведенческими, эмоциональными и культурными моделями поведения, принятыми в обществе в качестве эталона мужественности и женственности.
Он писал: «Перед личностью встает проблема овладения новыми поведенческими навыками, новой формой грамматического строя, изменения своей внешности, моторики, привычек и т.п. Изучение таких субъектов показывает, что наиболее мощным тормозом являются здесь усвоенные штампы и опасения — „а как посмотрят другие“. Подобная зависимость от мнения „других“ делает таких субъектов удивительно покорными судьбе. И лишь дойдя до состояния, которое можно назвать внутренним конфликтом последней степени тяжести, т.е. до грани, за которой следует порой самоубийство, пациенты решаются на смену пола...
Важно отметить и другое: как только у субъекта появлялась четкая установка на смену пола, резко менялось все его поведение. Потребность к преобразованию захватывала все существо такого пациента. Анализ ситуаций позволял найти нужные ходы в сложных жизненных коллизиях и добиваться намеченной цели».
На примере больных, перенесших операцию смены пола, профессор А.И.Белкин отметил различную степень эффективности назначавшихся в таких случаях гормональных средств в зависимости от исходного психологического фона. В тех случаях, когда установка на смену пола была активной, чему немало способствовала проводившаяся таким пациентам психотерапия, введение эндокринных препаратов давало быстрый и значительный эффект. Результаты терапии гонадотропином и тестостероном, фолликулином и прогестероном оказывались во много раз выше по мере того, как субъекты начинали психологически чувствовать себя соответственно мужчинами или женщинами.
В 1983 г. А.И.Белкин выпустил монографию «Биологическая терапия психических заболеваний (гормоны, гормонально-активные препараты, акупунктура)» (соавтор — В.Н.Лакуста), в которой на основании анализа литературы и результатов собственных исследований были систематизированы данные о психотропных свойствах гормонов. Важное место в этой книге было отведено применению отдельных гормонов и гормонально-активных соединений в комплексном лечении астенического и депрессивного синдромов различного генеза; были проанализированы динамика клинических проявлений алкогольного абстинентного синдрома и эффективность его купирования опиатным антагонистом этанола налоксоном и плацебо, а также приведены собственные данные о клинико-гормональных сдвигах у больных в процессе развития алкогольного абстинентного синдрома; освещались некоторые практические аспекты иглорефлексотерапии и психотерапии отдельных психических расстройств.
В 1985 г. на отделение психиатрической эндокринологии Министерством здравоохранения России была возложена функция Всесоюзного (с 1991 г. — Всероссийского) научно-практического центра по проблемам психиатрической эндокринологии. Это положило начало организации психоэндокринологической службы в нашей стране. На протяжении всего времени существования Всероссийского центра психоэндокринологии помимо активной научно-практической деятельности профессор А.И.Белкин вместе с сотрудниками и многочисленными учениками неустанно занимался подготовкой специалистов этого направления для самых разных регионов нашей страны, сочетая эту работу с интенсивной публицистической деятельностью по популяризации идей психиатрии, психоэндокринологии и психоанализа.
В 1986 г. реализуется еще один давний замысел профессора А.И.Белкина — приказом Главного управления здравоохранения г. Москвы № 633 от 13.10.1986 г. «О создании в г. Москве психоэндокринологического центра» на базе городского психоневрологического диспансера № 2 открывается Московский городской психоэндокринологический центр. Как было сказано в документе, Центр был организован «в целях улучшения психоэндокринологической помощи населению г. Москвы и в развитие Приказа МЗ СССР № 622 от 11 мая 1985 г. «О мерах по развитию психоэндокринологической помощи населению». До этого времени в ряде поликлиник столицы существовало всего несколько кабинетов, в которых принимали врачи-психоэндокринологи, практически разобщенные как методологически, так и организационно. Такое положение дел не соответствовало сформировавшемуся к середине 80-х годов запросу населения столицы на получение квалифицированной психоэндокринологической помощи на современном уровне. Вновь созданный Центр, научное руководство которым взяло на себя возглавляемое Ароном Исааковичем отделение психиатрической эндокринологии Московского НИИ психиатрии, позволило восполнить этот пробел. Московский городской психоэндокринологический центр продолжает успешно работать поныне, расширяя диапазон своих лечебных, профилактических и реабилитационных возможностей для оказания помощи разным контингентам больных.
Исследования, проводившиеся в руководимом А.И. Белкиным отделении психиатрической эндокринологии, были посвящены таким проблемам, как изучение действия пептидных гормонов на познавательную деятельность и эмоциональное состояние человека с использованием нейропсихологических методик (В.В. Беляева, М.М. Адигамов, Т.Ф. Потапова); применение гормональных препаратов в лечении психопатологических синдромов (Н.Я. Курмышева, Е.А. Куликова, А.Е. Хайсман); изучение клиники психических расстройств при эндокринных заболеваниях (Г.П. Иванова, Л.Г. Герцик) и транссексуализме (Л.М. Василенко); роль эндокринной морфоконституции в патогенезе психических расстройств и типах психического реагирования на специфические ситуации и эндогенные вредности (Э.М. Коханенко, М.Б. Таллер). Особое место занимали исследования, показывавшие роль ситуационного фактора в реакции больных на вводимые гормоны (М.Р. Гарбер, О.Ю. Ширяев) и характер эндокринных сдвигов при различных формах психических расстройств (З.М. Маликова, С.Б. Медведева, Л.И. Мешкова, С.И. Ружанская). Изучались проблемы морфоконституции как патогенетического фактора в формировании клинической картины пограничных психогенных расстройств в экстремальной ситуации (С.Н. Матевосян), динамика пограничных форм нервно-психических расстройств и связанные с ними нейроэндокринные дисфункции у бывших участников войны в Афганистане (В.А. Вяткина). Также проводились экспериментальные исследования по изучению динамики поведенческих и эмоциональных реакций на введение гормонально активных соединений (Н.Б. Полякова, К.В. Ануфриева).
В сентябре 1988 г. в Москве состоялся советско-американский симпозиум «Психиатрическая эндокринология. Резервы человеческой психики в норме и патологии», организованный Московским НИИ психиатрии и Институтом «Эсален» (США), где во второй половине ХХ века были сосредоточены центры различных психологических направлений и в разное время работали такие ученые и практики, как Г. Бейтсон, А. Маслоу, Ф. Перлз, С. Гроф, Т. Лири, А. Минделл и многие другие. Материалы симпозиума стали основой нового сборника научных трудов, в котором были представлены работы по проблемам не только психоэндокринологии, но и терапии психосоматических расстройств, психоиммунологии, психотерапии, психической саморегуляции.
Во вступлении к сборнику, написанном его редакторами В.В. Ковалевым, в то время директором Московского НИИ психиатрии, и А.И. Белкиным, в частности, говорилось, что «новые данные, полученные в последние годы в области психонейроэндокринологии, имеют непосредственное отношение к методологии изучения психического и соматического в человеке, к теории и практике психосоматических заболеваний, к поиску ранее неизвестных путей мобилизации резервов человеческой психики... В настоящее время психонейроэндокринология раздвинула свои границы, выдвинув ряд новых концепций о механизме психотропного действия гормонов, их месте в информационной системе человека, „посреднической“ роли в реализации психотерапевтических воздействий, самокоррекции, интуитивного восприятия».
Сейчас, спустя многие годы после проведения этого симпозиума, можно утверждать, что он сыграл роль информационного прорыва, о котором нельзя было и думать в «доперестроечном» Советском Союзе. Как следствие этого, контакты между отечественными и зарубежными учеными стали более обширными: немалая часть учеников Арона Исааковича получила возможность проходить стажировку в известных научных центрах Запада, а зарубежные ученые стали частыми гостями Федерального центра психоэндокринологии и Московского городского психоэндокринологического центра на Арбате, где они делились своими идеями с советскими коллегами на многочисленных лекциях, семинарах и конференциях. Среди зарубежных педагогов было немало таких именитых психоаналитиков, как Х. Куртис, Г. Перенс, Л. Вурмсер, А. Бёрланд, Д. Пайнз, Дж. Каффка и многие другие.
Результаты дальнейших исследований А.И. Белкина, в которых он рассматривал нейроэндокринную регуляцию с позиции теории информации, а гормоны — в качестве детерминант, содержащих определенный код, связанный с психической деятельностью, нашли, в частности, отражение в двух статьях из продолжавших издаваться Московским НИИ психиатрии республиканских сборников «Вопросы теоретической и клинической психоэндокринологии» (1988, 1989).
Обе работы были написаны в соавторстве с доктором философских наук, действительным членом РАЕН А.И. Ракитовым — это сотрудничество двух известных ученых продолжилось и в дальнейшем. В них была сформулирована давно разрабатывавшаяся А.И. Белкиным концепция о бинарности действия гормонов. «Гормон как информативный агент, — читаем мы в статье „Гормоны в информационной структуре человека: концепции и гипотезы“ (1988), — обладает двумя основными характеристиками: семантической (содержательной), достигающейся за счет ситуации, в которой действует индивид, и ценностной, основанной на прошлом опыте субъекта. Без этих двух характеристик гормон „слеп“, поскольку его влияние на психику проявляется лишь в конкретной, индивидуально значимой для личности ситуации». И далее: «Наши данные дают основание считать, что психика человека связана не с тремя видами кодов (нейродинамическим, бихевиорально-экспрессивным и речевым), как это отмечалось в литературе, а с четырьмя. Четвертым видом является гормональный код».
В этих работах было дано описание четырех типов ситуаций, в реализации которых участвуют гормоны, воздействуя на выработку адекватных (или неадекватных) вариантов поведенческих, эмоциональных и других реакций, а также была обоснована гипотеза об участии пептидов в переносе информации между правым и левым полушариями.
Авторами подчеркивался гипотетический статус представленного материала, но, как указывалось в следующей статье А.И.Белкина и А.И.Ракитова о роли гормонов в информационной структуре человека (1989), «особенно интересным является то обстоятельство, что эти гипотезы требуют изменения некоторых представлений о человеке как об информационной системе». Вот, например, как была сформулирована одна из них:
«Человек — носитель гормонов как информационных детерминант — может сам не осознавать информацию, которую он получает от них, поскольку не способен поставить ее под контроль сознания. Тем не менее, это „знание“ существует в гормоне и реально выявляется в конкретной ситуации. Другими словами, гормоны представляют собой источник невербализованной информации. Выявление этого знания требует специальных ситуаций. С другой стороны, информация, заложенная в гормоне, дает ситуации личностную окраску, внося эмоциональные и смысловые обертоны, усиливая перевод информации в „вербализованные знания“».
Рассматривая ситуации, связанные с элементами интуитивного мировосприятия, предчувствий и некоторых форм измененного сознания (например, экстаз) при отсутствии мощных стрессовых раздражителей, авторы высказали предположение о детерминирующей роли гормонов в этих случаях, продуцируемых АПУД-системой[6] — «более ранним образованием, чем интегральная нейроэндокринная система».
Отдельная часть статьи была посвящена рассмотрению нейропептидов в структуре ситуационного поведения человека. Авторы попытались ответить на вопрос, каким образом создается и гарантируется поведенческое соответствие субъекта и предметной среды в различных ситуациях. Одна из выдвинутых ими гипотез была напрямую связана с идеями основоположника психоанализа З.Фрейда. «...Психоанализ нащупал некоторые действительные механизмы, позволяющие хотя бы отчасти объяснить целый ряд невротических аномалий и бихевиоральных дисфункций. Однако новейшие достижения нейрофизиологии и нейроэндокринологии мозга позволяют существенно переформулировать и трансформировать всю проблематику и основные концепции психоанализа», — читаем мы в статье А.И. Белкина и А.И. Ракитова.
Тогда же, начиная с 1988 г., отделение психиатрической эндокринологии Московского НИИ психиатрии под руководством Арона Исааковича возглавило процесс возрождения и формирования ядра отечественного психоанализа. Первым наиболее существенным начинанием профессора А.И. Белкина в этом качестве следует считать издание в 1988 г. под его редакцией сборника избранных произведений З.Фрейда, чьи труды не издавались в СССР с 1930-х годов. Рецензентами книги были академик АМН СССР Л.О. Бадалян и доктор педагогических наук Б.Л. Вульфсон.
«Зигмунд Фрейд: возрождение в СССР» — так называлось обширное предисловие, написанное Ароном Исааковичем к этому сборнику. В нем, в частности, говорилось:
«Стереотипы и заученные истины возвращают тебя к уже известному и незаметно могут привести к банальщине... Ученый не вправе только беспристрастно описывать факты, ибо сами по себе они мало о чем говорят, если не служат никакой идее... В теории — величие науки... Но сразу же напрашиваются вопросы, а может ли психоанализ быть принят как теория?.. Известно, что на сегодня в науке существуют три главных критерия, исходя из которых может быть принята или отвергнута та или иная теория. Это внутренняя несогласованность, несоответствие с эмпирическими фактами, наличие другой аналогичной теории, которая шире и глубже объясняет свой предмет. Большинство психоаналитических теорий, по моему глубокому убеждению, удовлетворяют этим требованиям, и поэтому психоанализ является наукой не в меньшей степени, чем физика. Верно и то, что положения психоаналитиков способны обескуражить любого логика, но, по-видимому, не потому, что психоанализ иррационален, а потому, что во многом иррационально человеческое поведение».
В 1990 г. профессором А.И. Белкиным была создана Российская психоаналитическая ассоциация (впоследствии она была реорганизована в Русское психоаналитическое общество — РПО) — первая в СССР общественная организация, объединившая интересующихся идеями психоанализа специалистов: врачей, психологов, философов и др. Арон Исаакович до последних дней оставался бессменным президентом РПО, первым вице-президен-том Фонда возрождения русского пси-хоанализа (с 1993 г.), вице-президентом Национальной федерации психоанализа. Он был главным редактором всех изданий, выходивших под эгидой Русского психоаналитического общества, в том числе журнала «Психоаналитический вестник», а также соредактором возрожденной после 60 лет запрета на психоанализ в нашей стране «Психологической и психоаналитической библиотеки» (1992).
Первым среди изданий этой серии стало руководство «Психодинамическая психотерапия», разработанное американскими авторами Р. Урсано, С. Зонненбергом и С. Лазаром. «До сих пор, — писал Арон Исаакович в предисловии к этой книге, — отечественный читатель не имел в своем распоряжении ни одного практического руководства по психоаналитической психотерапии... Мы сознательно выбрали для первой публикации книгу, которую вам предстоит прочесть... и не знаем другого текста, где столь же удачно теоретическая глубина сочеталась бы с простотой и ясностью изложения. Книга... окажется в одинаковой мере полезна и тем, пусть не очень многим, кто собирается посвятить себя в основном психоаналитической практике, и тем очень многим среди психиатров, психотерапевтов и практических врачей, кто хочет пополнить свой профессиональный багаж за счет психоаналитических концепций и техник». Время, прошедшее после выхода в свет на русском языке «Психодинамической психотерапии», полностью подтвердило справедливость этих слов: книга до сих пор пользуется заслуженной популярностью, в частности, в качестве учебного пособия для студентов и специалистов, проходящих последипломную подготовку по психотерапии.
Вскоре в «Психологической и психоаналитической библиотеке» появилось еще одно переводное издание — сборник «Мать, дитя, клиницист» (1994), в который вошли работы ведущих европейских специалистов, принадлежавших к малоизвестному тогда у нас в стране направлению — психиатрии и психоанализу младенчества. Отечественный читатель благодаря выходу этой книги получил практическое руководство по методам аналитически ориентированной терапии младенческого возраста. Суть подхода, лежащего в ее основе, можно представить словами из введения к сборнику: «В ребенке перестают видеть глину, из которой вследствие наших усилий получается взрослый. Ребенок — пусть еще находящийся в чреве матери — понимается как активно проявляющий себя субъект». Работа по подготовке к изданию сборника «Мать, дитя, клиницист» для А.И.Белкина была интересной и как для психоаналитика, и как для психоэндокринолога, поскольку он продолжал вести исследования, посвященные изучению роли пептидных гормонов в формировании инстинкта материнства, а также нейроэндокринным и психоаналитическим аспектам постнатальных депрессий.
В 90-е годы Арон Исаакович стал по-новому известен массовому читателю как автор ряда научно-популярных книг: «Почему мы такие?», «Судьба и власть», «Запах денег», «Вожди или призраки» и др. В них А.И. Белкин не только продолжает исследование взаимоотношений между биологическими и социальными факторами в генезе тех или иных видов патологии, но и рассматривает основные механизмы их формирования в контексте крупных исторических событий, недостатка в которых никогда не отмечалось в нашей стране. Этому же были посвящены многочисленные материалы Арона Исааковича, появившиеся в то время в отечественных и зарубежных СМИ. Обосновывая обращение к относительно новому для себя как для ученого жанру исследования — психоистории, А.И. Белкин писал:
«Вся моя жизнь прошла в соприкосновении с больными, травмированными, надломленными душами. Сколько их было? Занявшись как-то на досуге подсчетами, установил, что за 40 лет практики за врачебной помощью ко мне обратились не менее 25 тысяч человек. Порою контакт был однократным. Но часто он длился годами, перерастая в особый вид духовного родства. Методы психоанализа, психоаналитической терапии, которыми я широко пользовался даже в те годы, когда само имя Зигмунда Фрейда было у нас под строжайшим запретом, позволяли мне идти намного дальше обычной откровенности, которой пациенты платят за участие и поддержку. Я улавливал многое из того, что люди обычно сами не знают или плохо знают о себе — скрытые мотивы поступков, эмоционального состояния, природу импульсов и влечений, весь ход борьбы, который каждый из нас невидимо ведет с самим собой. И по мере накопления опыта все больше нащупывалось тонкое, но реально существующее различие между психологическими проблемами личности, связанными с индивидуальными особенностями ее происхождения, обстановки, формирования с самых ранних детских лет, и общими, типическими, массовидными, связанными с трагическим давлением системы».
В книге «Почему мы такие?» (1993) А.И. Белкин предпринимает попытку подхода с позиций психоаналитической методологии к рассмотрению феномена советского человека — homo sovetiсus, по ироническому определению писателя Александра Зиновьева. «Использование методов психоанализа в исследовании уникальной политической и социально-психологической ситуации, сложившейся в нашем обществе, — говорилось в одной из рецензий на книгу, — позволило ученому дать свою интепретацию многим событиям нашей эпохи. Психологические этюды, вошедшие в книгу, написаны в оригинальном жанре — научной публицистики».
Homo soveticus, как писал А.И. Белкин в книге «Почему мы такие?», «представал предо мной не только в поступках, действиях и внешних реакциях, делающих его особой разновидностью человеческой породы, но и в сплетении тайных, скрытых в бессознательном пружин, в специфической структуре личности. И так — годами, в смене эпох, в непрерывном развитии, поколение за поколением... Методы психоанализа, возникшие в процессе углубленного общения двоих — врача и пациента, и поэтому во многом трепетно-интимные, применимы, я убежден, и для исследования и описания явлений социальной психологии».
Значение этой книги А.И. Белкина важно оценивать в контексте времени ее выхода в свет: всего два года прошло после распада СССР, в котором, в отличие от большинства стран, психоанализ никогда не привлекался для изучения социальных явлений. Профессор А.И. Белкин оказался первым отечественным исследователем, который рассматривал имеющиеся в нашей стране проблемы через призму малоизвестной в то время в России психоистории.
Вот что он сам пишет об этом: «Историки, социологи делят путь советского общества на ряд отрезков, связанных с политикой Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова, Горбачева. Характер событий, особенности социально-экономического развития, положения в мире настолько специфичны для каждого из этих отрезков, что позволяют применить ко многим из них высокое и обязывающее слово „эпоха“. Но даже не зная об этом, оперируя только фактами движения общественного сознания, психоаналитик пришел бы к той же хронологической модели, потому что при Хрущеве люди были иными, чем при Сталине, при Горбачеве они стали зримо отличаться от самих себя в прошлом, хотя предыдущие психологические ипостаси не исчезают бесследно, а самым причудливым образом переплетаются с тем новым, что появляется в человеке в ответ на изменения в судьбе народа. Может быть, эти, как и последующие мои суждения, покажутся кому-то спорными, выводы неубедительными. Но если, полемизируя со мной, читатель вновь пройдет мысленно по всем этапам нашей общей биографии, сверит с моим свой собственный жизненный опыт, буду считать свою задачу выполненной».
Книга вызвала живой отклик у читателей и в прессе, что побудило ученого продолжить свои исследования, делясь с общественностью их новыми результатами. Вскоре, в 1994 г., выходит в свет следующая книга А.И.Белкина — «Эпоха Жириновского». Вот что говорится в аннотации к ней: «Эта книга — уже второй опыт такого рода в творческой жизни ее автора, профессора А.И.Белкина. Первый связан с его профессиональной деятельностью — развитием психоэндокринологии, изучающей материальную природу самого, казалось бы, нематериального — человеческого духа... Безгранично любопытство, с которым мы следим за политиками, имеющими огромную власть над нашей судьбой. Какие они? Чего добиваются, чего от них ждать? Какие невидимые пружины управляют их желаниями и поступками?.. „Эпоха Жириновского“ — книга не только об этом уникальном политике, но и о тех, кто поднял его из безвестности, создал его славу и почти мистический авторитет. В большей или меньшей степени — о каждом из нас».
Следующая книга «Судьба и власть, или В ожидании Моисея» (1996) продемонстрировала продолжающиеся психоаналитические поиски А.И. Белкина, в частности, — ответа на вечные вопросы: историю делают люди, но почему они делают именно такую историю и почему это часто бывает непонятно ни великим государственным деятелям, ни их ближайшему окружению?
«Слово „психоистория“, — пишет Арон Исаакович на страницах указанной книги, — не слишком широко у нас известно, но свой смысл оно объясняет само — это совместное дитя психологии и истории, направление обеих наук, которое извлекает на свет и подробно рассматривает те пружины исторических событий, что лежат в области индивидуальной психологии их главных участников, инициаторов и исполнителей. Психоистория не стремится подменить обычное течение исторического анализа, но дополняет его, а попутно раздвигает границы человековедения, рисуя глубоко проработанные портреты самых крупных и ярких представителей рода homo sapiens.
Время в наши дни бежит удивительно быстро. Всего три года прошло с тех пор, как и с карты, и из жизни исчезла страна, в которой мы все родились и выросли, — Советский Союз. Всего три года! А кажется, что миновали целые десятилетия. Да что там годы! Попадается в руки газета трехмесячной давности — и ты чувствуешь, что там, где писались все ее столбцы, нас уже нет. С тем же ощущением перечитываю я и собственные очерки. Рука автоматически тянется что-то вычеркнуть как утратившее актуальность, что-то поправить, что-то вписать... Но я решил не поддаваться искушению сделать себя умнее и прозорливее, чем был в действительности. Все эти, на сегодняшний взгляд, искажения и неточности — это ведь тоже примета истории, характеристика момента и отражение закона, в силу которого этот момент наступил, был пережит и уступил место следующему.
В отличие от исследователей, имеющих дело с точными величинами, психолог ничего не утверждает. Он дает свою интерпретацию характеров, поведения, отношений, заранее предполагая, что не все с ней согласятся, а многие начнут активно спорить. Но уже в том он черпает удовлетворение, что привлек внимание, разбудил чужие ассоциации и мысли и наметил для них путь».
Следующая книга А.И. Белкина, «Запах денег», впервые увидела свет в 1999 г. и вскоре была переиздана. В ней Арон Исаакович рассуждает о том, почему есть люди, всю свою жизнь подчиняющие добыванию денег, а есть бессребреники по убеждению. Болезнь под названием «деньги», утверждал автор, возвещает о себе так же, как многие психические недуги, захватывает личность целиком, вытесняя все, чем раньше жил человек, — интересы, желания, связи.
Вот что вспоминает об истории появления этой книги ее первый издатель М. Каминский: «Болезнь под названием „деньги“ — эти слова стояли в заявке, с которой А.И.Белкин впервые появился в издательстве. Книга была еще „в чернильнице“, но мы охотно согласились с автором... Однако — глава за главой — содержание рукописи начинало перерастать первоначальный замысел, наполнялось острым, блестящим анализом нашей жизни и яркими красками исторических экскурсов, философской глубиной. И мы вместе с автором поняли: речь идет не столько о болезни, сколько о всепроникающем явлении, у которого есть свои законы, но нет пределов воздействия на личность и все человечество. Нет, по крайней мере, до свершения мечты утопистов — отмены денег. А поскольку утопия и есть утопия, то стоит ли упоминать о несбыточном?..».
Более чем сорокалетний опыт практической работы А.И. Белкина с пациентами, нуждающимися в смене пола (гермафродиты, транссексуалы и др.), нашел отражение в еще одной его книге — «Третий пол. Судьбы пасынков природы» (2000), которая, как и «Запах денег», впоследствии также переиздавалась. Несмотря на очевидный прогресс медицинской науки, как указывалось в одном из комментариев к книге, «положение людей, принадлежащих к третьему полу, в обществе почти не изменилось. Слишком много нелепостей и небылиц существует вокруг этих людей в массовом сознании. Желание защитить своих пациентов, утвердить их право на жизнь и счастье побудило автора взяться за перо. Но книга не только об этом. Она дает представление о повседневной практике врача-исследователя. Мы видим, как существуя в мире, не свободном от политической идеологии и самообмана, ученые сохраняют свою преданность науке».
Круг проблем, о которых идет речь на страницах книги, несмотря на свою масштабность, долгое время был в СССР предметом тщательного замалчивания. Вот что пишет об этом автор: «...Вспоминаю долгие беседы с Владимиром Павловичем Эфроимсоном[7], едва ли не самым выдающимся российским генетиком, истинным рыцарем науки, сохранившим ей безупречную верность вопреки всем преследованиям. Владимир Павлович утверждал, что хромосомными аномалиями половой системы в нашей стране — он имел ввиду, естественно, Советский Союз — страдают не менее 350 тысяч человек».
Попытки решения обозначенных автором книги проблем не могли быть успешными без обращения исследователя к достижениям философии. Вот что пишет об этом А.И. Белкин: «В нашем традиционном представлении, философ — это, безусловно, гуманитарий. Он изучает общество, пересекаясь в своих интересах со „смежниками“, исследующими те же явления под специфическим углом зрения социологии, политологии, социальной психологии... Человек его занимает как частица социума, включенная в многоярусную систему экономических, политических, гражданских и всех прочих отношений с другими людьми. Естественно поэтому, что и все волнующие нас вопросы, касающиеся глобальных проблем бытия, мы обращаем прежде всего к философам, обладающим и даром, и профессиональным аппаратом для крупных обобщений.
А может ли быть философом естествоиспытатель, биолог? Причем не параллельно со своим основным занятием, а за счет прямого исполнения своих профессиональных функций? Способен ли он открыть нам глаза на ход социальных процессов, на важные явления общественной жизни? Пример Ивана Ивановича Шмальгаузена[8], блистательного русского ученого-биолога, позволяет ответить на этот вопрос не просто утвердительно, но и с величайшим воодушевлением...».
Несмотря на всевозможные препятствия, попытки оказания профессиональной помощи больным, нуждающимся в смене пола, в нашей стране не прекращались.
«Продолжала заниматься этой проблемой и медицина, — писал Арон Исаакович, — отстаивая тем самым альтернативную позицию: человек не властен над своими сексуальными проявлениями, а значит, их нельзя ставить ему в вину. Мало-помалу круг медицинских центров, готовых работать с этими пациентами, расширялся. На базе больницы имени П.Б.Ганнушкина был создан отдел сексопатологии (примечательно, что официальный статус она получила намного раньше, чем сексология), сразу включивший в научный план тему половых перверзий. Николай Иванов, переехавший из Иркутска в Горький и ставший профессором, продолжал свои поиски. Для подготовки специалистов, которых в стране не было, наш институт совместно с Горьковским медицинским организовал курсы сексопатологии. Время от времени появлялись сообщения, что кто-то нашел волшебный ключик, обещающий верное излечение от гомосексуализма. Так было, например, когда в моду вошла методика лечебного голодания: энтузиасты утверждали, что добросовестно проведенный курс гарантирует успех. Как водится, публиковались статьи, делались доклады на научных конференциях — со статистическими выкладками, с демонстрацией излеченных больных. Но у всех этих сообщений был один общий недостаток: они делались по горячим следам врачебной работы. Как складывалась жизнь пациента дальше, утверждался ли он в новообретенной сексуальной идентичности или возвращался к привычному для себя существованию в третьем поле — этот аспект стыдливо обходился в большинстве публикаций... И все равно — прогресс был очевидный. Уже не горстка психиатров по собственному полулегальному почину, а многочисленный и все время расширяющийся отряд специалистов, действующих с ведома государства, занимались организацией медицинской помощи людям, которых это же государство карало как злостных преступников...».
Этот труд А.И.Белкина полон уникальных описаний клинических случаев, исторических фактов, а также интересных психоаналитических интерпретаций. И можно согласиться с автором одной из рецензий на «Третий пол...»: «Книга представляет собой уникальную и единственную в своем роде монографию на русском языке. Она может быть использована как учебное пособие для врачей — психиатров, психотерапевтов, сексопатологов, эндокринологов, педиатров, а также аспирантов и студентов медицинских факультетов».
На страницах своей последней книги «Вожди или призраки» (2001) А.И.Белкин исследует периоды взлетов и падений политических лидеров, показывает невидимые нити, которые соединяют их с народом, и то, какие психологические защитные реакции они используют для оправдания своих ошибок и к каким политическим последствиям и даже болезням это может привести.
Уместно привести фрагменты из предисловия к этой книге, написанного академиком РАЕН Александром Бовиным:
"...Тема, как он (А.И.Белкин — Прим. авт.) ее сам определил, —"виртуальная реальность политики«... А если совсем просто — «стараюсь понять людей», признается автор. Судя по содержанию, он старался не зря. Так что теперь дело за читателем: понять то, что стало понятным автору... На выходе психоаналитические портреты, созданные как результат заочных сеансов психоанализа. Самые интересные страницы книги — о В.В.Жириновском и В.В.Путине. Эти два «В.В.» как бы закольцовывают череду прочих лидеров...
...Уверен, что каждому... будет полезно ознакомиться с зарисовками Белкина. Особенно полезно это было бы сделать политикам. Правда, нынешняя генерация политиков предпочитает читать книжки другого плана, но вдруг... И, конечно, Путин Владимир Владимирович, наш президент. Он должен быть главным читателем, читателем номер один. Поскольку я видел Владимира Владимировича крестящимся в храме, скажу так: «Сам Бог велел ему прочитать эту книгу». Чтобы попытаться самому себе ответить на поистине гамлетовский вопрос: вождь или призрак?...
...Каким путем Ельцин наткнулся на Путина, выделил его?.. Историк, рассуждает Белкин, был бы обязан выяснить, что же было на самом деле. А психоаналитик занимается другим. Он исследует виртуальную реальность, вмещающую в себя все варианты и версии. Неважно, какая версия, какой вариант соответствуют действительности. Важно понять, на какой почве они возникли, почему их отстаивают те или иные группы людей.
...Но вернемся к Путину. Используя фрейдовский инструментарий, Белкин пытается раскрыть тайну характера Путина, выяснить систему его симпатий и антипатий. И что же получается? «Обманчивая ясность» — вот визитная карточка президента. Он вроде бы прозрачен. Но начинаешь вглядываться, и прозрачность исчезает, мутнеет. Из этого следует, что даже самому Белкину неясно, каков наш президент. Во всяком случае, радует нас автор, с Путиным скучно не будет. А разве нам когда-нибудь было скучно?
Успокаивает вечный и уместно упомянутый Щедрин: «От него кровопролитиев ожидали, а он чижика съел».
Белкин — ученый. И он преподносит нам не эстрадный психоанализ, а научное исследование. Нечто объективное. Но поскольку он все-таки ученый, он сам предупреждает нас: моя объективность не свободна от «виртуальных деформаций», иначе говоря, окрашена в субъективные тона. Вполне могут быть другие оттенки, другие подходы, другое «понимание личностей». И другие заблуждения...«.
До последних дней А.И.Белкин работал над оставшейся незавершенной книгой «Парадоксы гениальности», посвященной изучению людей, которым человечество обязано всем, как говорилось в одном из анонсов, — «от обыкновенного колеса до космических кораблей, от деревенских частушек до „Войны и мира“... Пушкин, Моцарт, Леонардо да Винчи, Эйнштейн... Каждый из них — это огромный уникальный мир. Но есть ли у них что-то общее? Какие психические механизмы делают гения гением? Прав ли был известный итальянский психиатр Ч. Ломброзо, написавший сто лет назад книгу „Гениальность и безумие“? И наконец, вопрос вопросов для большинства любящих родителей: как развить в ребенке этот бесценный дар, как хотя бы не дать ему погибнуть?..».
В последние годы жизни Арон Исаакович пришел к выводу о необходимости выделения особого направления науки — психоаналитической эндокринологии. В последнем при жизни А.И. Белкина издании избранных трудов руководимого им отделения психоэндокринологии Московского НИИ психиатрии этому была посвящена его статья «Возможно ли рождение психоаналитической эндокринологии?». В частности, там говорится: «По сей день в нашем профессиональном обиходе широко используется понятие „эндокринная система“. Но этот термин все отчетливее воспринимается как явный анахронизм. В человеческом организме действуют не одна, а как минимум четыре эндокринных системы, тесно связанных между собой, но в немалой степени и автономных. Они возникли на разных стадиях эволюции, по мере развития способности клеток воспринимать и передавать сигналы посредством пептидных гормонов, а потому и работают по-разному, и функции выполняют различные. Но именно наличие этих четырех систем обеспечивает точность и полноту структурного ответа организма на любое внешнее воздействие... Работы же последних лет, частично мною уже упомянутые, позволяют поставить вопрос шире, сделав объектом рассмотрения всю сферу бессознательного. Инстинкты, защитные реакции как вытеснение или регресс психики, катартические переживания и их зависимость от гормональных соединений несомненна. Мы можем проследить за действием этих веществ, можем с их помощью влиять на ход процессов, скрытых в бессознательном. И нет никаких оснований считать, что все остальные проявления бессознательной жизни имеют какую-то иную материальную основу. Проблема сегодня только в ограниченности наших познаний, преодолеть которую можно лишь совместными усилиями биологов, химиков, биофизиков, врачей и психологов, занимающихся изучением бессознательной сферы человека».
На протяжении долгих лет своей научной, врачебной и творческой деятельности Арон Исаакович был членом Международного общества по биологической психиатрии и психонейроэндокринологии, делегатом многих научных съездов и конференций, участником международных конгрессов, членом различных российских и международных научных обществ, членом редколлегий журналов «Посттравматический стресс», «Проблемы эндокринологии» и др.
Всего А.И.Белкиным было написано около 200 научных работ, широко известных в нашей стране и за рубежом, получено 15 авторских свидетельств. Под его руководством было защищено около 30 кандидатских диссертаций и выпущено 6 сборников научных трудов.
После смерти Арона Исааковича Белкина в 2003 г. работа созданного им отделения психиатрической эндокринологии продолжается в направлении дальнейшего изучения клинических, гормональных и биохимических аспектов эндокринных дисфункций при психических заболеваниях; патофизиологических механизмов начальной стадии шизофрении и клинико-биохимических и клинико-гормональных коррелятов при этом; особенностей нейрохимических, гормональных и физико-химических показателей при разных типах депрессий в терапевтической динамике и целого ряда других актуальных проблем современной медицины.
Успешно развивается деятельность организованного А.И.Белкиным и значительно пополнившего свои ряды в последние годы Русского психоаналитического общества, получившего в 2005 г. статус межрегиональной общественной организации. Продолжают выходить как созданный Ароном Исааковичем журнал «Психоаналитический вестник», так и другие, все более многочисленные издания Общества.
На протяжении многих десятилетий А.И.Белкин отличался неизменно яркими педагогическими способностями, которые особенно отчетливо проявились в последние годы его жизни. С 1997 г. при недавно открывшейся тогда Государственной классической академии им. Маймонида он организовал кафедру психиатрии и психоанализа, возглавляя ее до конца своих дней.
Как мы видим, совокупность интересов Арона Исааковича Белкина к психоэндокринологии и психоанализу была далеко не случайной. Его наследие, пока еще не оцененное в полной мере, является лучшим тому подтверждением. «Не важно, есть ли у тебя исследователи, а важно, есть ли у тебя последователи», — заметил некогда поэт. Многочисленным последователям профессора А.И.Белкина, безусловно, еще многое предстоит сказать, творчески развивая многогранные идеи своего незабвенного учителя.
Избранные работы Арона Исааковича Белкина (1927-2003)
Статьи, методические рекомендации
Книги и монографии
А.И. Белкин
Социологическая служба «Мнение» провела опрос в Государственной думе[10]. Когда кончится обработка всех результатов, на выходе получится ее политический портрет, более обстоятельно и детально проработанный, чем это могут дать обычные наблюдения. Ценность этой информации и сейчас высока, а для изучения эволюции, которую Дума будет претерпевать, как всякий живой организм, станет еще выше.
Благодаря творческой дружбе, завязавшейся у нас с руководителем службы Григорием Пашковым, Русская психоаналитическая ассоциация смогла подключиться к работе. Анкету завершает специальный раздел, озаглавленный «А теперь немного модного „фрейдизма“». Кавычки внутри фразы и сам ее иронический тон — это, говоря языком нашей науки, защитная реакция на неуверенность. Никогда еще, насколько мне известно, не было попыток впрячь в одну повозку резвого коня социологических методов и трепетную лань психоанализа. Как править этой странной парой, и сумеет ли она двигаться вообще?! Однако мы с Пашковым решили действовать по принципу «попытка не пытка»... И какое-то расстояние, пусть и не очень большое, преодолеть, мне кажется, удалось.
Представим себе, что перед нами не Дума, вызывающая сразу же цепь специфических ассоциаций, а просто многочисленная группа людей, соединившихся для совместной деятельности. Они сообщили о себе множество самых разных сведений и теперь их нужно рассмотреть под таким углом зрения: готовы ли они психологически к сотрудничеству? Может ли быть успешным их партнерство — и по личным качествам, и по самочувствию в том окружении, в каком увидел себя каждый в один прекрасный день?
Замах очень скромный. Но признайте: Согласие — с большой буквы, единство нации, обретение гражданского мира — сильно зависит от согласия в этой группе. Согласия в обычном, бесхитростном понимании — как в семье, в бригаде или в хоккейной команде.
При изучении результатов опроса сложился собирательный образ значительного, очень серьезного человека, намерения которого соответствуют высокому сознанию ответственности. Он считает, что Отечество в опасности, и себя полагает его спасителем — во всяком случае одним из них. Однако в ханжество он при этом не впадает и нелицемерно называет свои сугубо личные, эгоистические, как сказали бы мы когда-то, мотивы. Богу Богово, но для профессионального политика думская деятельность — это и способ самореализации, и залог дальнейшей карьеры. Как обыватель, вверивший этим людям управление главной своей собственностью, то есть жизнью, я был рад убедиться, что они, со своей стороны, тоже сделали на предстоящую игру максимально высокие ставки.
К себе этот человек относится скорее трезво и достаточно требовательно. Он прагматичен, не склонен к экзальтации, самостоятелен в суждениях.
Настрой на совместную работу у него есть, но именно с этой точки зрения он не очень доволен коллегами. Далеко не все отвечают его представлению о том, что такое настоящий парламентарий. По впечатлениям первых месяцев он склоняется к тому, что примерно половина из тех, с кем ему предстоит работать, — люди либо идеологически зашоренные, либо чрезмерно упрямые. А что же он сам? Нет, ему не нужно специально объяснять, что такое компромисс и как он важен в политике. Но пока он скорее предпочитает обращать разговоры об уступках к другим, чем понуждать к ним себя. Если к Думе применимы общие законы внутренней жизни коллективов, нужно просить судьбу (в которую, кстати, этот человек верит), чтобы она послала заметный и именно общий успех, чтобы «Мы — Дума», хотя бы как эпизод, перевесило «Мы — фракция», и именно в ситуации торжества, а не самозащиты.
Примерно две трети депутатов Думы считают себя людьми религиозными, хоть и в разной мере. При этом даже при таком поверхностном знакомстве проявилось, что это не одни только слова. Они подкрепляются и особенностями душевного устройства. Совестливостью, например. Идея согласия и мира может и с этой стороны получить подкрепление.
Вообще мне кажется — и не только благодаря опросу, — что в самое последнее время разговоры о примирении и согласии ведутся не только громче, но и с другим внутренним наполнением. И если бы человек мог руководствоваться в своих поступках только тем, что подсказывает ему разум, Думе вполне хватило бы даже тех предпосылок нормальной совместной деятельности, которые она демонстрирует. Но наш «фрейдистский», хоть и в кавычках, анализ показывает, что в психологическом складе депутатов есть много такого, что может сделать их глухими к доводам даже собственного рассудка.
Ограничусь несколькими примерами — из тех, что меньше заметны невооруженному глазу.
Совокупная личность, которую мы рассматриваем, явно переживает сейчас вспышку нарциссизма. Наверное, это естественно. Людей иного склада редко влечет к себе политика. К тому же, когда заполнялись анкеты, у многих в душе еще продолжали звучать фанфары недавно одержанной и действительно великой победы.
Нарциссизм, особенно в ситуации полного удовлетворения, прекрасен тем, что он питает вдохновение, обостряет интеллект. Нарцисс с высокой энергетикой, получивший поощрение, вообще превращается в подобие ядерного реактора. Но только если он действует в одиночку. В коллективной же деятельности все плюсы могут превратиться в минусы. Упрощенно говоря, в бессознательном нарциссической личности всегда присутствует сцена — огромная, отовсюду видная, и посередине — Я, затопляемое светом прожекторов и шумом аплодисментов. Каково же солисту вдруг попасть в хор? Уж он скорее согласится перейти на другую сцену, пусть поменьше и пониже...
Нарцисс в человеке так же нежен и уязвим, как его тезка на тоненьком зеленом стебельке. Он никнет уже просто от недостатка постоянной подкормки. А уж то, что не совпадает с его самоимиджем, наносит вообще непереносимую травму. Замечательная мысль может показаться ему неприемлемой только потому, что ее высказал не он.
Наш многострадальный опыт приучил думать о сотрудничестве в парламенте только применительно к крупным формированиям: фракциям, партиям. Но ведь и происходящее внутри их, наверное, так же важно. Всплеск нарциссизма должен, по правилам, вскоре стихнуть вместе с острым ощущением новизны. Но следы его в виде необъяснимых антипатий и предубежденности могут остаться надолго.
Далее. Особым признаком советской ментальности всегда была склонность к фетишизму. Не только специально для того предназначенные, но и обычные предметы, действия, слова наделялись сверх функционального еще и особым, символическим, чуть не сакральным смыслом. Какой-нибудь торфоперегнойный горшочек мог вдруг стать предметом культа, ему приписывались магические свойства, и горе было тому, кто оскорблял его скептическим высказыванием!
Как своего рода атавизм это свойство психики заметно и сейчас. Был в анкете вопрос про помощников — сколько вам их нужно для надлежащего выполнения депутатских обязанностей. И оказалось: один, даже два — мало кого удовлетворят. Нужно десять человек! Четырнадцать! Даже двадцать! Сошлись на семи. Зачем? Где взять фронт работ для такого аппарата? Но бесполезно искать рациональные мотивы там, где их нет. Большой штат — как и большой кабинет со многими телефонами, большой автомобиль — все это священные атрибуты власти. Без них человеку трудно войти в роль, отождествить себя с тем Большим Начальником, образ которого сложился, наверное, в самом раннем детстве.
Конструктивный диалог при таком складе мышления невозможен. Если мы с коллегой обсуждаем, оперировать больного или подождать, мы сможем спокойно выслушать и взвесить все доводы. Но если я с самого начала фетишизирую свою позицию — заявлю, что она не имеет и не может иметь альтернативы, что больной непременно умрет, если меня не послушают, и даже назову день, когда это случится, — то не только переговорить меня будет сложно, но и сам я вряд ли смогу выбраться из этого угла.
Но самым большим препятствием к миру и спокойствию в Думе может стать тревожность. Она, несомненно, присутствует. Что здесь обусловлено реальными обстоятельствами, а что идет из глубин психики как следствие неизжитых с детства страхов, комплексов, невротических нарушений — сказать трудно. Очень может быть, что само это место и это занятие связались где-то в подкорке с представлениями о повышенной опасности. Но в любом случае нет худших партнеров, чем люди, пребывающие в состоянии тревожного напряжения. У них снижается способность реалистически воспринимать мир, усиливаются настороженность, подозрительность. Все трактуется в худшую сторону, все болезненно преувеличивается — неодобрение тревожная психика часто принимает за ненависть, холодность — за враждебность, несогласие — за жажду стереть в порошок. Потому, наверное, самая скорая и универсальная реакция тревоги — агрессия.
Но об этом феномене следует поговорить особо.
* * *
Наверное, это слово первым перешло из психологического лексикона в политический, и именно здесь оно приобрело негативную окраску, которая в нашем обиходе отсутствует.
«Агрессивное большинство» — это не констатация. Это приговор. Ну а меньшинство, оно что, не агрессивно? Тот, кому мы не симпатизируем, всегда кажется больше похожим на волка. Но опрос показал: овец в Думе нет. Даже женщины, которые шли на выборы с обещанием смягчить своим присутствием грубые мужские нравы, при ближайшем рассмотрении оказываются сделанными из того же теста.
Я думаю, что это нормально. Политика, и особенно в парламентском варианте, — это борьба. Для нее требуются воля, напор, жесткость, умение наносить и отражать удары — весь букет качеств, которые порождаются агрессивностью и питаются ею.
Психологически очень близок к политике спорт, особенно те его виды, где противники сходятся напрямую. О спорте мне говорить легче — психология давно им занимается и не в теории, а в полевых условиях.
Работая со спортсменом, психолог не старается подавить или снизить его агрессивность. К тому, чего он добивается, больше всего подходит слово «окультуривать». Исключить вспышки слепой ярости, когда человек теряет самоконтроль — может ударить соперника, кинуться на судью. Есть особое понятие — дезадаптивная агрессия. Вот это русло действительно нужно перекрыть, иначе атлет утратит форму, дисквалифицируется, не сможет собраться и сделать из поражения трамплин для будущей победы.
Так случилось, что из нашей психологической культуры вообще выпал этот очень важный элемент — умение проигрывать. Даже стало молчаливо признаваться, что возненавидеть счастливого соперника, преисполниться жаждой мести — естественно, потому что по-другому не может быть.
Но ведь это неправда! Можно перенести этот удар — а поражение в борьбе — это чудовищный удар, даже если повод и выигрыш ничтожны, — и без вспышек дезадаптивной агрессии, и без душевного упадка. Но для этого нужны особая психологическая техника, особый тренаж.
Почему мужчины редко плачут? Так устроены? Нет, этот психический аппарат у нас у всех одинаков. Но первые слова, которые слышит мальчик, — «не плачь, ты же не девчонка!» Я обратил внимание: герои западных фильмов тоже постоянно напоминают друг другу — «ты проиграл, Джек, но ты должен с этим справиться». Без акцента, как естественный элемент быта. У нас же сама эта коллизия — Я в ситуации поражения — как бы отрицалась, потому что не было никакого Я — только Мы. Личный проигрыш мог быть уделом только негодяя, мерзавца, врага, Но ему и поделом — пусть мучается. А хорошие люди не имели морального права чувствовать себя на щите, потому что неважно было, чей верх — лишь бы выигрывало Общее Дело. Мы оказались безоружными в ситуациях, которые нам преподносит сегодняшний день. То, что по внешним проявлениям принимаем за зависть, в действительности часто есть просто отчаянное, детское неумение превозмочь горечь поражения. Изменение политической природы органов власти создало в них новый, непривычный и до сих пор непонятый психологический режим. Вспомним: на самых первых этапах работы первого, еще союзного парламента возникла необходимость создать комиссию по этике. Из этого ничего не вышло и выйти не могло. Комиссии поручалась роль суда, она должна была найти виноватого и призвать к порядку, а про эксцессы, которыми она занималась, с одинаковым правом можно было сказать, что виноваты все или не виноват никто. К тому же, от имени каких этических законов мог бы вершиться этот суд? Прежних, по которым жили комитеты и советы? Они тут были уже неуместны. Новых, отражающих реальную ситуацию, в которой личность должна была действовать на несравненно более высоком уровне свободы? Но им еще только предстояло сложиться. Да и вообще не в этике, строго говоря, было дело. Одна за другой следовали целые серии локальных и всеобщих психологических конфликтов, не получавших разрешения. Они накапливались, застаревали, переходили в хроническую форму. Помните, поначалу и разработанный до мелочей парламентский регламент казался чем-то от лукавого, но, слава Богу, нашлись знатоки, сумевшие внушить всем мысль о важности юридической процедуры. А вот людей, которые сумели бы так же доходчиво и авторитетно преподнести психологическую подоплеку исполнения регламента, — не нашлось.
Идея компромисса, такая привлекательная на рациональном уровне, встречает непреодолимые препятствия в более глубоких психических инстанциях. В нашей ментальности мужчина — это тот, кто не уступает. Тот, кто уступает, — не мужчина. Обратите внимание: самые жестокие и неутихающие конфликты — вплоть до кровопролития — полыхают в тех регионах, где культурально акцентируется мужское начало в человеке.
Даже с наших мест, на галерке политического театра, бывает хорошо видно, что на сцене идет совершенно не та пьеса, что объявлена. Личные проблемы заслоняют, а временами полностью вытесняют Дело. Эта тенденция идет по нарастающей — что закономерно. В стрессовых ситуациях происходит регресс психики, она опускается на инфантильный, подростковый уровень. А иногда, прислушавшись внимательно, мы можем уловить в политических дискуссиях голос нашего очень далекого предка, который знал один способ обращения с врагом — убить и съесть, чтобы взять себе его силу.
Взяв историю первого российского парламента, можно было бы провести научный семинар на тему: как неумение создать нормальный психологический режим приводит к личностной деградации. Недавно нам вновь показали по телевизору кадры, снятые у Белого дома в октябрьские дни[11]. Ясно, зачем. Но я, сидя перед экраном в более спокойном, чем в октябре 93-го, расположении духа, нашел, что более уместно, строго говоря, было бы поставить вопрос не о вине, а о вменяемости. Лица, жесты, интонации, сами тексты (и смысл их, и вытолкнутые из душевных глубин слова) — все это очень точно попадает под определение «измененное состояние сознания на фоне глубокого аффекта». Но ведь в принципе это здоровые люди, — раньше они такими не были...
* * *
Вечный парадокс: приобретая огромную власть над другими, человек по капле утрачивает впасть над самим собой.
В огромном наследии Фрейда есть одна необычная для него работа. Он написал ее в содружестве с профессиональным американским дипломатом Уильямом Буллитом. Называется она: «Томас Вудро Вильсон, двадцать восьмой президент США».
Кто вспоминает сейчас о президенте Вильсоне? Для нас — это далекая история и, главное, чужая. Эпоха Вильсона в нашем сознании преломляется, как время Октября, военного коммунизма, гражданской войны. Я был поражен, увидев, что этот человек был, оказывается, творцом нашей судьбы.
Первая мировая война могла кончиться гораздо раньше, пока воюющие страны не дошли до полного истощения и не накопился апокалипсический заряд озлобления и ненависти, взорвавшийся столькими катастрофами и не изжитый окончательно посейчас. За Вильсоном было последнее слово, но он его не произнес, и кровавые события покатились дальше.
Иным мог быть и итог войны. И вновь Вильсон оказался ключевой фигурой в принятии условий мира, в которых, как птенец в яйце, сидела неизбежность тоталитаризма и новой всемирной бойни.
Вильсон полностью сознавал свои возможности. Он понимал, как ему следует поступить. Самое поразительное: он испытывал сильнейшее желание поступить именно так. Но в самый последний момент круто менял уже фактически принятые решения.
Один человек погубил европейскую цивилизацию. Книга писалась в 20-е и 30-е годы, но для обоих авторов это было уже очевидно.
Безумец? Нет, в житейском понимании Вильсон был совершенно нормален. Не «заговаривался», не страдал галлюцинациями, не бывал ни чрезмерно возбужден, ни депрессивен. Ничего патологического не замечали окружающие в его характере. Находили в нем изъяны, но кто ж без греха? Зато он казался человеком кристально чистым и благородным, истинным христианином, вознесенным к вершинам власти волной высокого идеализма, которую он сумел поднять в душах сограждан.
Даже враги не могли усомниться в его праве быть крупным государственным деятелем. А между тем особенности его психического устройства — даже нельзя сказать дефекты, нет, просто определенная комбинация признаков — делали его профессионально непригодным для занятий политикой вообще. В этом качестве он был опасен, как дальтоник за рулем автомобиля. Проповедник вышел бы из него замечательный, и преподавал он с успехом. Но проклятие его, а с ним и всего человечества, как раз и заключалось в том, что никакие другие занятия его не прельщали, и даже в политике он не удовлетворился бы никаким местом, кроме самого высокого.
Он действовал, выступал, распоряжался, но существовал при этом в призрачном, фантастическом мире, имеющем очень мало общего с реальным. То, что Америка и Европа воспринимали как мысли президента Вильсона, его суждения и планы, часто было всего лишь блистательной благодаря его красноречию рационализацией бессознательных влечений. Фрейд показывает: восемь лет Соединенными Штатами правил маленький Томми Вильсон, хилый, болезненный мальчик, никогда не решавшийся вступить со сверстниками в драку, боготворивший и одновременно втайне ненавидевший своего отца. И восемь лет не только все мировые лидеры, но и целые страны, не подозревая об этом, поочередно служили воплощением этого отца и матери, и брата Джо, отнявшего у Томми часть родительской любви. И вся всемирная история пошла развиваться по законам драмы, заданной неразрешенными конфликтами маленького Томми с этими главными персонажами его детства.
Один только пример. За несколько месяцев до подписания Версальского мира Вильсону доложили, что получены предложения от правительства России. Ленин выражал готовность признать де-факто распад бывшей империи на 16 независимых государств с антикоммунистическими режимами (Москве оставалась бы территория чуть больше, чем в начале царствования Ивана Грозного), говорил о согласии взять не себя выплату долгов царского правительства и о других важных уступках. Можно представить себе, с каким вниманием должен был отнестись к этому письму Вильсон, постоянно пугавший всех угрозой большевизма. Но он даже не посмотрел в эту сторону — и только потому, что в тот момент личность вождя русской революции не была вписана ни в один из его навязчивых сюжетов.
Читатель, привыкший по-иному смотреть на историю и политику, может посчитать такую трактовку событий искусственной. Он только улыбнется, читая у Фрейда и Буллита: «Доля участия Вильсона в основании Лиги Наций преувеличивалась но постольку, поскольку он является ее „отцом“, Лига Наций была „внуком“ преподобного Джозефа Раглеса Вильсона экстраординарного профессора риторики, чей интерес к словам и правилам речи столь докучал его знакомым, но производил громадное впечатление на его сына». Однако мой врачебный опыт подтверждает: если и есть неточности в толковании Фрейда, то только в частностях, в деталях. Он не был знаком с этим человеком, не проводил с ним психоанализ. Но он точно показал, где лежат и как действуют самые главные пружины, управляющие поведением — в том числе и политическим. Не бывает политики без личности политика.
У нас, к сожалению, это не считается само собой разумеющимся. Поэтому я и позволил себе так далеко отойти от конкретной темы.
Все, что происходит в сегодняшней российской политике, тоже имеет своих «дедушек» и «бабушек», затерявшихся во мраке прошлого. Как и те, тоже неизвестные нам люди, чьи грехи, помимо собственных, постоянно оплачивает наш Президент. Ведь его официальное положение делает не только «отцом нации, но и «заместителем отца», по Фрейду, а великом множестве с самой колыбели тянущихся незримых личных драм.
Психологические условия, в которых протекает деятельность депутатов Думы, я бы отнес к разряду самых сложных. Согласие и борьба: как это можно примирить! Степень взаимной зависимости, сопряженности всех со всеми — колоссальная. И полное отсутствие свободы в выборе партнеров. Не ужиться, не сработаться — обычное явление в деловой жизни. Для нас из этих тупиков существует множество проверенных выходов. Для парламентариев — практически ни одного.
Посидев над анкетами, я стал другими глазами смотреть на этих людей, молодых или находящихся в золотой поре зрелости. По-другому думать об их будущем. Не о том, останутся они в политике или покинут это поприще, а оставшись — как высоко взлетят? Сейчас мне это видится как нечто сугубо второстепенное по сравнению с тем, что поставлено на карту.
Согласие — с маленькой буквы — это не только их подарок обществу. Для них самих оно — элемент техники безопасности.
Догадываются ли они об этом сами! Не уверен. Та обобщенная личность, о которой я говорил вначале, мало должна быть расположена всматриваться в свой душевный мир, потому что и в других он мало ее занимает. Все очень озабочены спадом производства, — но не видят в нем никакой связи с упадком культуры. Преступность в их представлении существует в полном отрыве от дегуманизации общества.
Психологическая помощь? Экспертиза психологического режима их деятельности? Не посчитают ли депутаты сам намек на это покушением на свой престиж!
Но ведь и спортсмены, как сейчас помню, появление первых психологов встретили скептически. А теперь мало кто из них сомневается, что голы, очки, секунды зависят от этих специалистов не меньше, чем от любимых тренеров.
Все-таки, утешаю я себя, затею с опросом парламентарии не отвергли. Многие, правда, сочли ее бесполезной. Зато другие, и таких больше, увидели в ней большой смысл. Служба «Мнение» получила множество предложений — какие пункты интересно было бы включить в новую программу. А одна женщина, — член фракции «Женщины России», — словно бы моя мысль телепатически передалась ей, написала буквально следующее: «Больше вопросов „фрейдистской“ направленности. Это даст возможность на естественном фоне скорректировать свои действия, приближаясь к согласию».
Я буду рад, если такая возможность представится.
[1] Сумбаев Игорь Степанович (1900–1962) — российский психиатр. С 1927 г. работал ординатором, ассистентом, доцентом, заведующим кафедрой психиатрии Иркутского медицинского института (до 1962 г.) и руководителем психиатрической клиники этого же института. В 30-е г.г. провел экспериментальные исследования воздействия фармакологических веществ на бредовые идеи и галлюцинации. Изучал возможности внушения и гипноза. В 40–50-е г.г. уделял большое внимание разработке проблем общей психопатологии и основ комбинированной психотерапии. — Здесь и далее Прим. авт.
[2] Зеленский Валерий Всеволодович (род. в 1944 г.) — российский психолог и литератор. Специализируется в области глубинной психологии (юнгианское направление и психоанализ). Переводчик и комментатор работ К.Юнга, Д.Уильямса, Дж.Хиллмана, Д.Шарпа и многих других представителей различных направлений психологии. Руководитель (с 1991 г.) созданного им Информационного центра психоаналитической культуры (г. Санкт-Петербург).
[3] «Верный Руслан» — название повести Г.Владимова о сталинских лагерях.
[4] Гельдерлин Фридрих (1770-1843) — немецкий поэт-романтик.
[5] Экуменическое движение (от гр. oikoumene — вселенная, обитаемый мир) — возникло в начале ХХ века с целью объединения всех христианских конфессий.
[6] АПУД-концепция (АПУД — сокр. от англ. Amine Precursor Uptake and Decarboxylyzation — «клетка-предшественник захвата и декарбоксилирования аминов») — точка зрения, сформулированная Pearse в 1968 г., согласно которой нейроны и клетки, продуцирующие пептидные гормоны, являются нейроэндокринными клетками, имеющими общее эмбриональное происхождение.
[7] Эфроимсон Владимир Павлович (1908–1989) — советский генетик, основоположник отечественной иммуногенетики, автор остававшегося долгие годы единственным в нашей стране руководства по генетике человека, по которому училось несколько поколений советских врачей («Введение в медицинскую генетику», 1964). Вывел формулу частоты мутирования генов у человека, занимался проблемами действия ионизирующей радиации на наследственные факторы, исследованием управляющих механизмов канцерогенеза и лучевой болезни, анализом основных механизмов иммунитета, невро-психиатрической генетикой и мн. др. Подвергался репрессиям, в 1941–45 г.г. был на фронте, награжден боевыми орденами и медалями. В 1946–48 г.г. работал доцентом в Харьковском государственном университете. В 1947 г. защитил докторскую диссертацию, однако после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г., на которой сторонники Т.Д.Лысенко громили генетику, был лишен докторской степени. Повторно репрессирован в 1949 г. (реабилитирован в 1956 г.). В 1956–61 г.г. работал библиографом в Библиотеке иностранной литературы (г. Москва), с 1961 г. — в Институте вакцин и сывороток имени И.И.Мечникова. В 1962 г. ему вернули докторскую степень, в 1967 г. стал профессором, с 1968 г. — заведующим отделом генетики Московского научно-исследовательского института психиатрии; в 1976–89 гг. был научным консультантом Института биологии развития АН СССР.
[8] Шмальгаузен Иван Иванович (1884–1963) — советский биолог, теоретик эволюционного учения, академик АН СССР (1935). Автор работ по сравнительной анатомии, эволюционной морфологии, биокибернетике и др.
[9] Статья опубликована в газете «Культура» 19 марта 1994 г.
[10] Здесь и далее выделено автором. — Прим.ред.
[11] Речь идет о событиях, связанных с попыткой государственного переворота в России в октябре 1993 года. — Прим. Ред.