РОССИЙСКИЙ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ВЕСТНИК
№ 5, 1996
Александр ЛИТВИНОВ
К 125-летию со дня рождения писателя
Предупредить, что чтение того или иного писателя требует сопереживания, то есть душевного труда, — значит заведомо оттолкнуть многих читателей, которые, напротив, хотят «расслабиться», пощекотать нервы, а вовсе не утруждать себя. Хотя бы и ради «художественного наслаждения», какое они могли бы испытать. «Зачем?» Может быть, иные рискнут, если скажут: «Для здоровья», имея в виду духовное, но также и физическое. Радость видения и понимания того, что открывается в символах истинного искусства, — ни с чем не сравнимый дар природы. Попробуем с точки зрения психоанализа прочитать еще раз Бунина, его рассказ «Руся» (1).
Не надо быть психоаналитиком, чтобы понять, что Руся, имя главной героини рассказа, символизирует родину писателя, от которой он был насильственно отлучен. Очевидно, когда Бунин писал «Русю», спустя двадцать лет, как покинул Россию, «испив чашу несказанных душевных страданий» (2), ему, литератору, было особенно важно спроецировать в слове свою глубокую муку. Думаю, это не только и не столько боль стареющего мужчины, его несвершившейся любви, но неизбывная печаль и обида сына, так рано превращенного в пасынка своей же собственной матерью — Россией...
Нужно ли это расшифровывать читателю? Он знает сам (хотя порой и не осознает). Тонко передаваемые Буниным чувства воскрешают в памяти читателя следы подобных (их не может не быть, пусть в зародыше!) ощущений из своей жизни, созвучных чувствам автора. При всем различии душевного и социального опыта. Мы называем это проекцией. Этот феномен хорошо показал известный американский психотерапевт М.Эриксон на одном из своих семинаров: «...каждый переводит услышанное на свой язык. Стоит мне произнести „Висконсинский университет“, как каждый из вас подумает о своем учебном заведении... Стану говорить о своих сестрах, вы подумаете о своих или о том, что их у вас нет. Каждое слово отзывается в человеке в зависимости от его жизненного опыта» (3).
Рассказ «Руся» начинается с того, что поезд, на котором герой путешествует по России с женой, совершает вынужденную остановку. Герой вспоминает связанные с этим местом события двадцатилетней давности: молодость, репетиторство для сына странных хозяев одного дома, «конечно, в русском дачном стиле», любовь к хозяйской дочери. Эта реминисценция, регресс наступает как реакция на преграду (ее символизирует переходящий дорогу кондуктор с красным фонарем) движущейся вперед жизни — поезду. Сознание в такие моменты уступает бессознательному, говорящему с нами прежде всего языком символов, сновидений, мифов (в клинике — также и симптомов).
Попытаемся его расшифровать. Усадьба в воспоминаниях героя олицетворяет женский аспект мироздания: дом, стены, огражденный сад. За домом мы видим «некоторое подобие сада, за садом не то озеро, не то болото, заросшее кугой и кувшинками и неизбежная плоскодонка возле топкого берега». Ощущение ненадежности, запущенности подчеркивается символом колыбели — лодкой; она, как узнаем дальше, течет, может в любой момент затонуть, ей не хватает одного весла. Ощущение бедности, серости, распада, по-видимому, во многом обусловлено воспоминаниями об усиливающейся бедности семьи самого Бунина, когда он был еще ребенком. Образ отвергающей матери в рассказе ярко воплощается в персоне матери Руси. Мы узнаем, что она «какая-то княжна с восточной кровью, страдала чем-то вроде черной меланхолии». К слову говоря, не потому ли, вытесняя, Бунин предпочитает наречь свою героиню лишь производным от полного русского женского имени «Маруся», отсекая первый слог «ма...»?
Отец Руси совершенно безлик, даже аутичен. Это отставной военный, «молчаливый, сухой и высокий», на протяжении всего рассказа так и остающийся вне действия. Важной чертой в столь немногословной характеристике следует, по-моему, считать именно сухость.
Вспоминается другое бунинское произведение — «Суходол», звучащее во многом как приговор беднеющей дворянской семье, обреченной на вырождение без притока свежей крови. Этим еще в большей мере подчеркивается бесперспективность и нежизнеспособность описанного Буниным в «Русе».
«Прост и мил» во всей этой компании только мальчик, которого репетировал герой. Пожалуй, мальчик в рассказе олицетворяет созидательные силы бессознательного.
Вода в рассказе — еще один символ бессознательного, суть начала и конца всего на земле и символ неизмеримой, вековечной Мудрости (4). К этому образу, быть может, писатель обращается в надежде на примирение противоречивого в себе — любви и ненависти, триумфа и вины. После физической близости с героем Руся совершает омовение в ночном озере. Это можно проинтерпретировать как стремление вытеснить в бессознательное (погрузить в воду) все сексуальное, за проявления которого можно поплатиться. Но это и попытка сберечь, обессмертить что-то очень значимое, обращаясь к воде как к посреднику между Жизнью и Смертью («В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни моего прошлого» — И.Бунин).
Бессознательное автора помещает эту воду именно в озеро — наиболее таинственный из всех водоемов. Озеро в человеческом сознании связывается с отношениями между глубоким и поверхностным. Древние египтяне считали, что солнце «ночует» в подземном озере. И в некоторых храмах, например, в храме бога Амона в Карнаке, были искусственные озера, символизировавшие «нижние воды» первоматерии. Другая интерпретация озера здесь — сравнение его глади с поверхностью зеркала, что олицетворяет самосозерцание, размышление и откровение, в чем так нуждаются и герой, и автор, и читатель.
Еще один связанный с водой символ в рассказе — козерог в фантазии Руси. По-видимому, это аллегория двойственности: козья фигура оканчивается рыбьим хвостом, что обозначает две противоречивые тенденции жизни: к бездне-воде и высотам-горам.
Одной из прогулок героев рассказа предшествует удаление при помощи весла заползшего в лодку ужа — хотя и безопасной, но все же змеи. И это опять символизирует двойственность: стремление к соитию, с одной стороны, и избегание сексуального — с другой. Змея — символ энергии как таковой, либидо в фрейдовском понимании. И это широко представлено в различных мифах (вспомним, для примера, змею, убивающую Вещего Олега). У Бунина змея изначально безопасна (уж), да и та изгоняется. В психологическом смысле, согласно К.-Г.Юнгу, змея является символом страдания, стремление избежать которое в рассказе изгоняет змею из лодки — любовного ложа. Эту интерпретацию можно дополнить, обратив внимание на еще один символ — пару журавлей, не подпускавших к себе никого, кроме Руси. Помимо прочего, эти журавли убивали ужей (могли подавлять сексуальные импульсы). Пожалуй, здесь это символ «идеального Я» — аллегория праведной и милосердной души. То, к чему стремились, но чего так и не достигли герой и его возлюбленная.
Еще один интересный момент. Во время прогулки с Русей на лодке герой просит ее положить возле себя на скамью свой картуз. Руся же то кладет его себе на колени, то прижимает к груди. Поскольку головной убор отражает значение того, что происходит в голове, то есть значение мыслей, мы видим проекцию стремлений героя (автора) быть понимаемым и близким к сердцу возлюбленной (родины).
Но этого не происходит. Тайное становится явным, и полоумная мать Руси с позором изгоняет героя из своего дома, вхолостую стреляя в него из пистолета, которым затем рассекает ему бровь (импровизация на тему мифа об Эдипе — наказание путем посягательства на орган зрения?..). Это — расплата за «грех». Истеричная мать угрожает героине самоубийством, и Руся отрекается от своего возлюбленного.
...Двадцать лет спустя за коньяком он вспоминает дачную девицу с костлявыми ступнями и говорит о ней своей жене уже в «другой жизни» (в другой стране, в другой культуре) на непонятном для той латинском: «Возлюбленная нами, как никакая другая, возлюблена не будет!».
Литература
1. Русская новелистика советской эпохи. Сборник художественных текстов. — Будапешт: Танконивкиадо, 1977. — С. 45-53.
2. История русской литературы: XX век Серебряный век / Под ред. Ж.Нива, И.Сермана, В.Страды и Е.Эткинда. — М.: Изд. группа «Прогресс» — «Литера», 1995. — 704 с.
3. Семинар с доктором медицины Милтоном Г.Эрик- соном // Редакция и комментарии Дж.К.Зейга. — М.: Независимая фирма «Класс», 1994. — С. 66.
4 . Керлот Хуан Эдуардо. Словарь символов. — М.: «REFL-book», 1994. 608 с.